Александр Алексеевич Кочевник

Ошибка или провидение?
Многие люди, достигнув зрелого возраста, начинают осмысливать свою жизнь и обращают внимание на свой родной край, начинают интересоваться историей, известными личностями своей Родины.
Мой брат Сергей, «плавая» по Интернету, решил узнать подробнее о крупном болоте Новгородчины Невий Мох, которое находится недалеко от нашей деревни. В потоке информации, Сергей вдруг «выловил» очерк Василия КАРПИЯ о событиях тридцатилетней давности, связанных с этим болотом, участником которых довелось быть и мне. И независимо от этого, буквально несколько дней спустя, мой коллега, желая получить информацию об одной из моих выставок, ошибочно набрал в поиск "Качевник", и вышел на ту же статью, где так была написана моя фамилия. Он сразу сообщил мне о ней. Я сказал, что уже читал её, но посетовал, что не знаю, как выйти на второго участника тех событий Николая Круглова, а очень хотелось бы. Без проблем! Несколько нажатий клавишей, и приятель протягивает мне телефоны фирмы, директором которой является Круглов. 
В некотором волнении набираю… на том конце провода неподдельная радость и приглашение. Встреча состоялась, и Николай познакомил меня с Василием Карпием автором очерка.
Василий предложил мне изложить мой субъективный вариант тех событий. А почему бы и нет? Ведь это события прошлого века, но НАШЕЙ жизни! А из субъективностей и рождается объективность…

Кумир детства
Знакомство с именем Коккинаки для меня состоялось задолго до личной встречи. Было это в отрочестве, которое пришлось на период восстановления разрушенного войной народного хозяйства и героических пяти и семилеток. Народ был полон романтики искреннего стремления России в Светлое Будущее и беззаветной Веры в идеалы, начертанные лидерами СССР. Одним из людей-символов Великой Мировой Державы ХХ века и был Владимир Константинович Коккинаки.
Прикоснувшись к небу, Владимир заразил своей страстью своих братьев и сестру, и образовалась Крылатая Семья, которая подарила Родине двух Героев Советского Союза  дважды Героя Владимира и Героя Константина, и более 35 мировых рекордов.
Мальчишки разных возрастов, кумиром которых был Владимир Константинович, взахлёб пересказывали друг другу его подвиги и подробности героической биографии, вычитанные из газет и книг, услышанные по радио, увиденные в кинохронике. Среди этих почитателей, которых он заразил небом, был и я. Не важно, что при достижении армейского возраста, медицина приговорила меня «ползать по земле», разрушив мою мечту о военном лётном училище. Стремление в небесный простор осталось. Оно весной 1974 года и привело меня в Новгородский авиационно-спортивный клуб.

Встреча
Однажды летним утром, появившись в новгородском авиаспортклубе раньше всех, я встретил там подтянутого мужчину, лет под семьдесят, в лёгком сером пиджаке без галстука, ничем особенным не примечательного. Лицо его показалось мне знакомым. Вспомнить, однако, где и при каких обстоятельствах я мог видеть его раньше, не удалось. Он поинтересовался висевшим у меня на шее, фотоаппаратом и завязался непринуждённый разговор о фотографии, плёнках, слайдах, объективах. К моему удивлению у собеседника по этой теме была высокая эрудиция для человека, не занимавшегося фотографией профессионально. Постепенно его интерес переместился на мою персону. Я отвечал на его вопросы – кто я, где работаю, чем занимаюсь в АСК. Улучив момент, незнакомец предложил:
-  Давай знакомиться, я Владимир Коккинаки! – и протянул руку. Сразу вспомнив откуда  он мне знаком и ощутив крепкое рукопожатие, я не нашёл ничего лучшего, как удивлённо воскликнуть:
-  Тот самый!?
-  Да, но это не имеет значения…
Так состоялось моё личное знакомство с Человеком-легендой.
Общение с ним было удивительно лёгким. Владимир Константинович обладал приветливым обаянием без малейших следов спесивого апломба. Я, тридцатилетний парень, разговаривая с кумиром моего детства, не чувствовал стеснения. С его стороны была искренняя заинтересованность предметом разговора, и в то же время, от Коккинаки исходило достоинство человека, уважающего себя и ценящего личности окружающих его людей.

Реликвия государственной важности
В Новгород генерала Коккинаки привели поиски подлинного самолёта ИЛ-2 для монумента в конструкторском бюро С.В.Ильюшина в Москве. До него дошла информация, что новгородские спортсмены-авиаторы, которыми руководил бывший фронтовик лётчик-истребитель, Герой Советского Союза, Игорь Александрович Каберов, летая в районе Крестцев, где на аэродроме в годы войны базировались штурмовики, видели на обширном болоте Невий Мох два самолёта ИЛ-2, лежащие там с военного времени. Мечтой Игоря Александровича было достать эти самолёты для музея авиации в подмосковное Монино. Таким образом, их цели совпали, тем более что самолётов было два. Владимир Константинович прибыл в Новгород, чтобы самостоятельно проверить поступившую информацию.

Герои в жизни
Коккинаки в ожидании вертолёта коротал время в авиаспортклубе, где мы и встретились. Наконец в помещение стремительно вошел, нет, пожалуй, правильнее – влетел Игорь Александрович. На военных путях-дорогах им уже приходилось встречаться. Спустя двадцать пять с лишним лет очень интересно было наблюдать общение двух легендарных лётчиков – всемирно известного Пионера Воздушного Океана Владимира Константиновича Коккинаки и героя Балтийского неба Игоря Александровича Каберова, слушать их воспоминания далёкого времени. Высокий обстоятельный генерал Коккинаки говорил размеренно, с раздумными паузами. Небольшого роста, подвижный как ртуть, полковник Каберов ошарашивал восторженным потоком информации с обилием жестов. Их сходство было в умении понимать суть и слушать друг друга, не перебивая.

Неожиданное осложнение 
Вместе с Владимиром Константиновичем приехал инженер КБ ИЛ Юрий Петрович Докин, чтобы на месте обследовать техническое состояние находок на предмет целесообразности их транспортировки. Коккинаки предложил мне параллельно сделать снимки для экспертизы. Я с радостью согласился.
По заявке Каберова, через пару часов, из ЛенВО прибыл МИ-2 и экспедиция отправилась в путь. Игорь Александрович взял на себя обязанности штурмана и с ходу вывел вертолёт к первому самолёту.
Высаживаться на него не было смысла. Он лежал, уткнувшись носовой частью в трясину, и даже плоскости крыльев плохо просматривались. Достаточно было облёта. Я только успевал делать снимки.
Подлетели ко второму штурмовику, до которого было около километра. Докин высадился на центроплан самолёта, лежавшего на поверхности болота, а вертолёт начал облёт на маленькой высоте. Вдруг Докин стал жестами энергично подзывать вертолёт к себе. Поднявшись на борт, он взволнованно сообщил, что там бомбы! Видимо, как предостережение, две бомбы были кем-то выложены на крыле в виде буквы «Т», а в бомболюках одна «большая» и много «маленьких». Большего Юрий Петрович сообщить не мог, так как в сапёрном деле не считал себя специалистом. На этом первая экспедиция завершилась.
На следующий день, рассматривая фотографии, Коккинаки и Каберов строили дальнейшие планы действий. Оценивая разрушения самолётов, Владимир Константинович задумчиво вопросил в пространство:
-  Кто мне может внятно объяснить, зачем советскому человеку киль? – Игорь Александрович ответил на этот вопрос прозаически:
-  В послевоенное время авиационный дюраль был отличным сырьём. Умельцы чеканили из него долговечные удобные ложки и вилки.
Самолёты были повреждены не столько от вынужденной посадки, сколько ободраны послевоенными старателями. Были сняты приборные панели и дюраль плоскостей. Деревянные конструкции сопрели. У обоих самолётов исчез киль – вертикальная плоскость хвостового оперения. В остальном, штурмовики были целенькие. Они не врезались в землю при падении, а вынужденно были посажены на болото. Один садился с выпущенными шасси, скапотировал, потом притонул и зарос мхом. Второй из-за повреждения в бою привода управления шасси сел на фюзеляж, так и остался на поверхности. Вышел из строя и механизм сброса бомб, поэтому опасный груз остался в бомболюках. Чтобы его обезвредить потребовался специалист знающий особенности боеприпасов времён Отечественной войны. Найти его оказалось нелёгкой проблемой. Ведь со Дня Победы прошло уже больше тридцати лет. В Новгороде найти не удалось, и Игорь Александрович взял на себя хлопоты по поиску сапёра в Ленинградском Военном Округе.

Проблемы решаемы
Владимир Константинович вернулся в Москву, разрабатывать тактику эвакуации самолётов. Добраться до них с наземными кранами и трейлерами по болоту, возможности не было, поэтому предполагалось использовать большегрузный вертолёт. Здесь были свои сложности. Чтобы во время транспортировки не возникло беспорядочного вращения, нужно было разработать систему строп с учётом центра тяжести и аэродинамики останков штурмовиков. Вторая задача – найти соответствующий вертолёт и мобилизовать людей на проведение операции. Коккинаки и занялся решением этих задач, поручив поиски сапёра Каберову.
В одной из частей ЛенВО неутомимый Каберов нашёл необходимого сапёра, мастера своего дела старшего лейтенанта Николая Сергеевича Круглова, и в очередной раз позаимствовал вертолёт. К тому же, Игорь Александрович решил увековечить эту эпопею в фото и кино. Мне была отведена роль кинохроникёра, как кинолюбителю, а фотографировать должен был мой коллега, классный фотограф и энтузиаст-поисковик Александр Орлов. Именно через него в авиаспортклуб пришла информация от лётчиков гражданской авиации о местонахождении этих самолётов. К тому же, он брат Николая Ивановича Орлова, знаменитого «коменданта Долины Смерти» под Мясным Бором, что в Новгородском районе по дороге в Чудово.
Мы все в боевой готовности ждали команды, чтобы выполнить каждый свою задачу. Вдруг, поздним вечером, накануне приезда Николая Круглова и Владимира Коккинаки, ко мне приехал расстроенный Игорь Александрович и сходу задал вопрос:
-  Ты сможешь одновременно снимать и кино, и фото?
-  Смогу! А что случилось?
-  Орлов попал в больницу со сломанной ключицей, и теперь сам как самолёт, в гипсовом каркасе.
Я представил огорчение Александра, ведь именно он сделал первые снимки штурмовиков на болоте. Орлов тоже был «болен» небом. Но вот незадача! Осваивая новинку того времени – дельтаплан, оступился и теперь, вместо интересной съёмки, вынужден в гипсе слоняться по больничной палате. Жаль!
-  В чём вопрос? Надо? Значит надо!
-  Хорошо! Завтра утром со всеми причиндалами жду в клубе! – и в своей стремительной манере исчез.

Надо? Сделаем!
Спозаранку я был на аэродроме. Каберов уже раздавал указания своим службам. Вскоре появились Владимир Константинович и сапёр Николай Круглов. В ожидании вертолёта Коккинаки и Каберов делились подробностями проделанной работы, а мы с интересом внимали. 
Появился МИ-2 и, сделав круг, приземлился рядом  с  клубным АН-2. Мы все засуетились как вокзальные пассажиры перед поездом. Вертолётчик заглушил двигатель и подошёл обсудить подробности операции. Все рапортовали генералу Коккинаки каждый свой раздел операции, и все видели себя активными и незаменимыми деятелями, включая техников и сторожа.
Старший лейтенант Круглов доложил, какие варианты комплектации боезапаса могут быть на борту штурмовиков. Он предостерёг, что самую большую опасность представляют взрыватели пятидесяти-стакилограммовых бомб, если они там есть. Конструктивно они были очень ненадёжны. Вдобавок за тридцать лет погодных колебаний их поведение стало непредсказуемым и чревато самопроизвольным взрывом. Генерал внимательно выслушал всех, задумался, глядя поверх голов на горизонт, и принял решение:
-  Полетит Николай Круглов и я! Остальные останутся здесь!
Все какое-то время стояли молча, обескураженные и мысленно искали доводы своей незаменимости. Роль Коккинаки, как командира сомнению не подвергал никто. Игорь Александрович видел себя в роли штурмана. Себя я считал обязательным и незаменимым фотокинорепортёром. И каждый из присутствовавших, естественно, предполагал себя главной фигурой после Коккинаки.
Выслушав Владимира Константиновича, полковник Каберов воспринял решение генерала, как и подобает военному принимать приказ – молча и беспрекословно, хотя ему очень хотелось лететь. Со мной другое дело. Хоть я и служил в армии, здесь, чувствуя себя гражданским, стал перечить. Мне действительно хотелось всё увековечить, но мои доводы особенно никого не интересовали, и Коккинаки их спокойно, но решительно оборвал:
- Дело серьёзное! Если что случится… Николай на службе! А ты – гражданское лицо, и по инструкции не положено!
Я набрал в грудь воздуха, для очередных возражений, но прозвучало резкое:
- Отставить! – Коккинаки отвернулся и направился к МИ-2, давая понять, что разговор закончен. Я всё-таки высказался ему вдогонку:
-  Хрен бы у Вас был, а не рекорды, если бы Вы действовали только по инструкции… – это осталось без ответа.
Коккинаки, Каберов и Круглов стояли около вертолёта, и что-то обсуждали, не обращая на меня внимания. Двигатель МИ-2 после нескольких попыток почему-то не запустился. Я решительно сел перед вертолётом на чурку,  заявив:
-  Пока меня не возьмёте, никуда не улетите!
Военные не обратили внимания. Мои выступления походили на побрёхивание Моськи на Слона. Тогда я выдал последний аргумент:
- Интересно, как Николай в одиночку будет ковыряться в болоте со стокилограммовыми бомбами?!
Коккинаки пристально посмотрел на меня, потом, кратко посоветовавшись с Кругловым, повернулся ко мне и спокойно сказал:
-  Полетели!
Вертолёт как будто этого и ждал. Двигатель с очередной попытки запустился…
Николай удивлённо спросил вполголоса:
-  Это ты, что-ли, с вертолётом что-то сделал? – я,  пожав плечами, ухмыльнулся:
-  Судьба!
Мы заняли свои места, и операция началась.

Профессионалы и любители
На первом подлёте Круглов высадился поочерёдно на оба самолёта для кратковременного обследования. Затем отлетели на заранее облюбованное поле вблизи захолустной деревеньки на краю болота для краткого тактического совещания. Николай доложил, что на одном самолёте боезапаса нет, а на борту другого две стокилограммовые фугасные бомбы и не менее десятка десятикилограммовых противопехотных бомб. Сложность возникла в том, что шейки взрывателей фугасных бомб сильно повреждены ржавчиной и вряд ли удастся вывернуть их обычным ключом…
И кто бы мог подумать, что в моём кофре по-соседству с фотоаппаратами, как рояль в кустах окажется необходимый газовый ключ. Только вчера я приобрёл его и, по счастливой случайности, забыл выложить.
Круглов обусловил три часа предполагаемой работы, через которые вертолёт должен или забрать нас с самолёта, или на подлёте знаками сообщить срок завершения работ. О мобильной связи тогда даже и не фантазировали.
Мы с Николаем высадились на броню штурмовика, а МИ-2 улетел на место ожидания. Круглов чётко проинструктировал меня о сфере моих перемещений и действий. Я не стал залихватски кичиться, мол, «я – послевоенное поколение и моими игрушками были исключительно боеприпасы, а молотком служила лимонка»,… Мне были понятны все сложности действий сапёра и мешать не собирался. Моё дело молча снимать и помогать, главное – действовать вовремя, к месту и в необходимом объёме.
Стояла солнечная тёплая погода. Дул мягкий освежающий ветерок, утихомиривая комаров. Николай снял форменную рубашку, фуражку и, оставшись в майке, молча приступил к работе. Добираться до бомб через верхние лючки было очень трудно. Механизмы заржавели и поддавались с трудом. Многие приходилось отламывать. В глубине люков находилась чёрная болотная жижа, из которой Николай одну за другой извлекал скользкие, ржавые бомбы. Я залюбовался его действиями. Движения размеренные плавные, как в неком танце. Профессионалы умеют работать красиво, даже в грязи! Это вдохновило меня на творчество, и я решил «красиво» разложить извлечённые из бомболюков боеприпасы на плоскости для композиции. Выслушав моё предложение, Николай только спокойно посмотрел на меня, и я понял нелепость моей идеи.
В работе незаметно пролетело три часа. На горизонте появился МИ-2. Пилот, увидев наш красный флажок, свидетельство того, что работы ещё не завершены, завис поодаль. Николай выставил вверх два пальца, и вертолёт улетел ещё на два часа.
Через час с лишним одиннадцать десятикилограммовых бомб и четыре взрывателя были готовы к уничтожению. Фугасные бомбы, теперь стали безобидными болванками, их навсегда поглотила трясина. Я очень хотел снять как завершающий кадр работы – взрыв. Но Николай категорически запретил не только высовываться, а даже выставлять камеру из укрытия. Мы спрятались за бронёй штурмовика. С разрядкой прозвучало два взрыва. Через мгновение с неба послышался низкий, жужжащий, приближающийся звук. В метре от нас с резким щелчком в дюрали крыла появилась маленькая неровная дырка. Мы переглянулись, и Николай спокойно сказал:
-  Осколок, – потом добавил  – Повезло. Если в голову, убило бы наповал.
Я согласился:
-  Пронесло!
-  Не говори об этом Коккинаки… – мог бы и не предупреждать. Зачем зря нагнетать обстановку?
До вертолёта ещё больше получаса. Мы, собрав вещи, откровенно бездельничали и наслаждались прекрасной погодой, хотя вокруг был скучный болотный пейзаж.
Вся операция длилась около двенадцати часов. На следующий день я проявил киноплёнки и отпечатал фото. Фильм, к моей досаде, получился урезанным. Одна треть материалов ушла в брак. Проявочные бачки были примитивными, кустарными и наружные витки часто слипались. Увы, это было нормой для любительского кино.

Болото Невий мох – Новгород – КБ-Ил
На время видимое движение этой истории в Новгороде прекратилось. Однажды хмурым осенним утром за мной заехал Игорь Александрович. Настроение приподнятое. Он восторженно сообщил, что из Москвы летят два вертолёта МИ-6 и МИ-10к доставать штурмовики. Собраться было минутным делом, и через полчаса все были в клубе. Многочасовое ожидание стало вызывать беспокойство. Связи с москвичами не было. В середине дня Каберов отправил всех на обед. Придя домой, я вдруг услышал гул вертолётов, и бросился обратно в клуб. Оказалось, москвичи по пути залетели на болото, зацепили первый самолёт и доставили в Новгород. Пока я бежал на аэродром, работы уже завершили. Вокруг доставленного штурмовика сновали люди и рассматривали реликвию. Обсуждали технические вопросы демонтажа для удобства транспортировки. Среди них были Коккинаки и Каберов. Встреча была радостной, как со старым добрым знакомым. Однако Владимир Константинович сразу обескуражил сообщением, что никого из новгородцев на вертолёты не возьмут. Экипажи утверждались в КБ Миля, которому принадлежали вертолёты. На мои горячие доводы Коккинаки развёл руками:
-  Сегодня не я командир, и сам утверждён в качестве пассажира-наблюдателя…
Досаде не было предела. По дороге домой, огорчённый Игорь Александрович отпускал в адрес москвичей нелестные эпитеты. На следующее утро он появился снова и опять в оптимистичном настроении:
-  Поехали в Крестцы! Второй самолёт доставят на аэродром, с которого они работали в войну!
Через пять минут мы с ним были на пути в Крестцы, мчались, насколько позволял клубный ГАЗ-66. Там Владимира Константиновича уже ждала московская машина в сопровождении майора милиции. Памятуя неудачу с первым самолетом, мы долго и терпеливо ждали вертолёты на аэродроме, боясь отлучиться. Наконец, на горизонте показались вертолёты. Под МИ-10к виднелся силуэт ИЛ-2. Длинного тонкого троса видно не было. Остовы крыльев выглядели целенькими, и было полное впечатление, что штурмовик в почётном сопровождении самостоятельно возвращается на свой аэродром, с которого стартовал тридцать с лишним лет назад на боевое задание. 
Приземлились. Из МИ шестого высыпала бригада рабочих. Они быстро отцепили самолёт и освободили его от строп. После короткой передышки вертолёты взяли курс на Москву.
Привлечённые гулом вертолётов со всех сторон прибежали местные жители. Самолёт с интересом рассматривали, пробовали на ощупь и даже на прочность. Наперебой задавали любопытные вопросы майору милиции, как полагали, самому крупному здесь начальнику. И никто не обращал внимания на стройного с военной выправкой человека зрелых лет в серой кепочке и коричневой кожанке на змейке. Кому в толпе могла прийти в голову мысль, что рядом с ними легенда не только советской, а мировой авиации – дважды Герой Советского Союза, генерал Коккинаки. Общаясь с Владимиром Константиновичем, я впервые обратил внимание, что истинно Великие люди очень просты в обращении. Будучи интеллигентным и тактичным он не допускал чопорности. В последствии я не раз в этом убеждался в своих наблюдениях, встречаясь с людьми, которых можно назвать Человеком. В то же время он с достоинством пресекал всякое хамство и панибратские отношения. Владимир Константинович всегда умел решительно и твёрдо прекратить попытки представителей прессы вмешаться в личную жизнь. При мне однажды был поставлен на место и посрамлён развязный представитель одного очень влиятельного издания. Будучи в обыденности спокойным добрячком, Владимир Константинович  резко менялся, занимаясь серьёзным делом. Это, уже был конкретный, и даже временами суровый человек, требующий безоговорочного подчинения и выполнения заданий без промедлений. Иным военный человек и быть не может.

Реставрация 
Техники авиаспортклуба частично демонтировали извлечённые самолёты и один за другим на трейлерах отправили в конструкторское бюро им. С.В.Ильюшина. Настал их черёд. Специалисты КБ приступили к реставрационным работам. Владимир Константинович однажды пригласил меня на производство посмотреть на ход работ. Самолёты были полностью разобраны. Часть деталей по восстановленным чертежам сделана заново, и началась сборка. Несмотря на жёсткие режимные ограничения, мне удалось получить несколько полулегальных снимков. Первый самолёт уже имел очертания настоящей боевой машины. Работы по восстановлению шли полным ходом, а наша миссия была выполнена.
Довольный, я вернулся в Новгород. Впереди были торжества по поводу открытия памятников самолётам-штурмовикам.  

На пьедестал!
В апреле первый самолёт был отреставрирован до состояния монумента и установлен в конструкторском бюро им. С.В.Ильюшина. Торжество было назначено на 5 мая 1978 года. Владимир Константинович пригласил на праздник Игоря Александровича Каберова с женой Валентиной Ивановной и пятилетним внуком Игорьком и меня.
Когда мы в многолюдной сутолоке торжества появились в поле зрения Коккинаки, он радостно приветствовал нас и сразу повёл представлять Генеральному Конструктору КБ-ИЛ  Генриху Васильевичу Новожилову. Я ожидал встретить на торжестве и Николая Сергеевича Круглова, но его по неизвестной причине не было. После открытия монумента и митинга всех пригласили на торжественное собрание. Коккинаки сделал подробный доклад всей истории поиска извлечения и восстановления одной из реликвий Великой Отечественной войны. Не забыл всех участников этих событий, и даже разыскал оставшегося в живых лётчика-штурмовика одного из найденных самолётов, кавалера многих орденов Михаила Александровича Федотова. Как оказалось Федотов, был довоенным знакомым Каберова по Новгородскому Авиаспортклубу. Почтили память погибшего экипажа второго самолета Чеуна Алиева и Геннадия Голода, которые, тогда посадив самолёт в болоте, вернулись в строй и успешно воевали, но до конца войны не дожили. Торжественный день завершился непринужденным фуршетом.
Второй самолёт решили попытаться восстановить в лётном варианте, и Коккинаки лелеял мечту перегнать этот самолёт с производственных площадей КБ в Монино своим лётом. А когда в порыве фантазий Владимир Константинович упомянул, что не прочь сам перегнать легендарный самолёт, который он «научил» летать и дал путевку в жизнь, и символически через сорок лет собственноручно поставить на вечную стоянку, жена Валентина Андреевна, ласково назвала это мальчишеством. Что ж, она была не очень далека от истины. Этот седовласый генерал так и остался неугомонным мальчишкой. Много подобных «мальчишек» я увидел на торжестве по поводу открытия памятника штурмовику. Такого количества Героев Советского Союза и Героев Социалистического Труда сразу и в одном месте я больше не видел никогда. Как задорно блестели их глаза, когда они вспоминали былые победы и приключения. Стариков среди них не наблюдалось, это были солидные, но, несмотря на возраст, «мальчишки».

Дружба 
Так я познакомился с кумиром моего детства. Но с завершением эпопеи извлечения ИЛов из болота наше знакомство не прекратилось. Было много встреч, просто человеческих, дружеских. Нередко перезванивались по телефону. Причём Коккинаки не считал зазорным сам позвонить мне. Он живо интересовался моими успехами в творчестве и искренне радовался, когда узнавал о дипломах и призах. И длилась эта дружба до самой кончины Владимира Константиновича.
Я очень ценил такое уважение и дружбу, и стремился не быть назойливым. Однако в 1979 году мы с моим коллегой Николаем Васильевичем Ниловым, заведовавшим фото-кино лабораторией КБ, всё-таки, проявили настойчивость. Коккинаки отметил семидесятипятилетний юбилей, и в связи с круглой датой мы уговорили Владимира Константиновича сфотографироваться со всеми регалиями. В обыденной жизни Коккинаки из скромности не любил носить наград. На торжественные приёмы чаще всего надевал только две Звёздочки Героя и знак заслуженного Лётчика-Испытателя СССР. Неохотно согласившись на наши уговоры, Коккинаки всё-таки отнёсся к съёмке очень серьёзно. Он, с присущей ему аккуратностью, тщательно выровнял на мундире все медали и ордена, затратив довольно много времени. Когда все отечественные награды были размещены, на столе осталось огромное количество иностранных наград. Владимир Константинович вздохнул:
-  Места больше нет, – и пошутил – если только на спине? – затем аккуратно убрал их в ящик стола. Исключение составило только Ожерелье Розы Ветров с Бриллиантом. По окружности золотой Розы Ветров на синей эмали золотыми буквами по-английски написано – «Пионеру Воздушного Океана». В центре Розы крупный бриллиант. Награду на массивной фигурной цепи носят на шее. Всемирная Федерация Авиации удостоила этой высшей мировой награды за личные подвиги в воздухе только двух лётчиков-испытателей Советского Союза, Владимира Коккинаки и Владимира Комарова, который впоследствии стал лётчиком-космонавтом. К наградам Владимир Константинович относился с должным уважением, не выпячивал именно себя и не уничижался. В воспоминаниях он, делал ударение, что его рекорды, это результаты труда коллег, друзей, – всего коллектива! Более того, это достижения всего Советского Союза, Гражданином которого он себя сознавал! А со своей стороны он сделал всё, что только мог.
Рассказывал Коккинаки о былом так увлечённо, эмоционально, что нас, заворожённых слушателей полностью захватывала романтика тех героических будней. Радостью блестели его глаза, когда Коккинаки повествовал о годах свершений его молодости.
Нельзя обойти вниманием его отношение к Родине. Для него это было больше, чем дежурное слово. Вся его жизнь принадлежала Народу. Я говорю об этом без сарказма и пафоса. Владимир Константинович действительно, был Патриотом своей страны, искренне переживал и радости её, и боль. С искренней горечью он рассказывал о неудачах нашей страны. Например, его рассказ о трагедии в Ле Бурже, когда разбился ТУ-144, сопровождался заметной душевной болью. Коккинаки не скрывал своей досады отклонением Всемирной Федерацией Авиации ходатайства СССР о награждении Ю.А.Гагарина ожерельем Розы Ветров с Бриллиантом. Большинство понимали мировое значение первого полёта Человека в космос и не отрицали личного мужества космонавта, но мотивировали отказ Гагарину тем, что он не пилотировал корабль, а летал пассивным пассажиром. Зато сколько гордости, удовольствия и радости светилось на лице Владимира Константиновича, когда он говорил о рекордах и достижениях Родины. 

Надежда и опора
Особое благоговение я испытывал, присутствуя при общении супругов Коккинаки. Чувствовались глубокие семейные корни, на основе родственной любви без лицемерного сюсюканья. Не хочу фантазировать и предполагать, какими Владимир и Валентина были в молодости. Однако искренние любящие взгляды, которыми обменивались пожилые люди, говорили о том, что все жизненные неурядицы, если и были, не существенны и истинная Любовь их победила. Я убеждён, что все рекорды Коккинаки  возможны были только благодаря такой супруге, какая была у него, и по праву принадлежат им обоим. Они были очень гостеприимны и деликатны. Когда бы я ни появился в Москве, они всегда очень радушно меня принимали. Друзей у них было много, и они очень ценили личную дружбу, всегда были рады друзьям. Лично я ощутил волну человеческого тепла и участия от них, когда волей судьбы овдовел, оставшись с двумя детьми. Это была огромная моральная помощь, благодаря которой мы пережили наше горе. Будучи очень популярными, чета Коккинаки терпеливо прощали поклонникам их некоторую назойливость. Понимали, что это вторая сторона медали всемирной Славы. При трепетном отношении к друзьям, всё-таки, с возрастом чувствовалась усталость. Владимир Константинович стоически нёс бремя Народной Любви и Славы, но Валентина Андреевна однажды в разговоре посетовала:
-  Иногда так хочется пройти по местам нашей молодости, погулять только вдвоём…
-  А что ж мешает? – удивился я.
- Стоит приехать куда-либо, это становится известно всем знакомым. Они очень рады встрече. И начинаются утомительные застолья. Вдобавок о нас прознаёт местная власть, пресса, и следует череда приёмов, интервью. А хочется просто пройтись вместе по набережной, посидеть в покое под берёзами и вспомнить юность…
Для меня эта мысль тоже послужила уроком, и я постарался лишний раз не беспокоить их по своей инициативе, и не загружать их своими проблемами. Встречи стали всё реже. Общение свелось к разговорам по телефону.   Последняя встреча
В ноябре 1984 года, будучи в Москве, я по традиции позвонил Коккинаки, он очень обрадовался и пригласил в гости. Владимир Константинович был очень приветлив, живо вспоминал наши совместные события шести-семи летней давности, и свои более ранние. Он был уже смертельно болен, и всё-таки волевым усилием заставлял себя выглядеть бодрым. Но, заметив его усталость, я поспешил завершить визит. Коккинаки встал, проводил в прихожую. Закашлявшись, посетовал, что вот, мол, привязалась неприятная болячка.
Было видно, что ему ещё хотелось поговорить, но усталость давала себя знать. Прощаясь, он улыбнулся своей доброй улыбкой и пригласил:
-  Вот избавлюсь от своей болячки, тогда жду в гости! – и крепко пожал руку.
Поздравление с Новым 1985 годом я передал ему через Валентину Андреевну. Она посокрушалась, что чувствует себя Владимир  Константинович неважно, подойти к телефону не сможет, и видимо придётся применить операцию.

Через десяток дней я узнал из газет, что 7 января 1985 года завершилась жизнь одного из Великих людей ХХ века, с кем мне посчастливилось жить в одном времени.
 Александр Алексеевич КОЧЕВНИК