Политика

Судьба человека: генерал Григорий Дольников

Во второй половине прошлого века многим авиаторам наших Военно-Воздушных сил была известна фамилия легендарного генерала Дольникова. Чем же он был знаменит, кроме того, что славился требовательностью, мудростью, заботой о подчинённых, замечательной памятью и богатым искрящимся юмором?

Когда кончился срок пребывания в Египте, генерал прилетел из Каира, где был его офис, на авиабазу попрощаться с полком.

В большом зале очень тёплые слова сказал он нам, поблагодарил за исполнительность и искренне пожелал всем и каждому и успехов в выполнении служебного долга, и чтоб сбылись человеческие желания. Тепло и задушевно говорить с людьми могли не многие начальники. Георгий Устинович умел.
После официальной части мы пригласили командующего авиагруппой на прощальный ужин с руководящим составом. Стол накрыли в нашем классе, т.е. «при закрытых дверях».
Первым взял слово наш генерал – виновник братского ужина.
– Молодцы, товарищи, хоть на прощание пообщаемся в неофициальной обстановке. А то только постановка задач, доклады об исполнении, да ругаем подчинённых. А сейчас хоть спокойно посмотрим в глаза друг другу. Часто меня спрашивают: «Правда ли, что рассказ «Судьба человека» Шолохов написал с Вас?» Однажды в санатории я разговорился с отдыхавшим там же бывшим корреспондентом фронтовой газеты, а после войны – секретарём Шолохова, и поведал ему приключившиеся со мной мытарства.
Вот что я ему рассказал.

...Тот воздушный бой мы начали шестёркой, а фашистских самолётов было шестьдесят восемь. Дрались жестоко. Сбил один самолёт – боеприпасы кончились. Тогда я тараном сбил ещё одного.

Двигатель остановился, вспыхнул пожар, машина рулей не слушалась.

Выход один – прыгать. После раскрытия парашюта по мне стреляли и «Мессершмиты», и фашисты с земли. При приземлении на одну ногу (вторую прострелили) от сильной боли потерял сознание. Очнулся в руках немцев. Заперли меня в сарае и приставили охрану. Очень болела нога, мучила жажда. Через какое-то время за мной пришли; думал, что тут же расстреляют. Нет, завели в хату. За уставленным едой столом сидели немецкие офицеры. Долго переговаривались, рассматривали меня -- двадцатилетнего мальчишку. Затем один из них налил полный стакан водки и поднёс его мне. Первым возникло желание оттолкнуть угощение, но затем, посчитав, что сейчас заведут за угол и расстреляют, решил выпить – «легче будет умирать» и в один присест проглотил шнапс. Нервное напряжение было настолько сильным, что не почувствовал ни крепости напитка, ни хмеля от него. Молча стоял на здоровой ноге у двери, немцы переговаривались, продолжая меня рассматривать. Снова враг принёс полный стакан, я и его выпил, но нисколько не пьянел. Видел, как снаружи хаты окна облепила детвора. После второго стакана фашисты смотрели долго. А когда немец поднёс третий стакан, не выдержала бабуля и со словами «На, сыночек, закуси!» шустро слезла с печи и поднесла мне тарелку с варёной картошкой и огурцом. Лопнули нервы у врагов: один выбил ногой тарелку у бабули, второй автоматной очередью поверх окон отогнал любопытную детвору. Громко загорланили и снова втолкнули меня в сарай. Сильно болела нога и мучила жажда. На другой день подводой отвезли на станцию, вместе с другими обречёнными заперли в теплушку и эшелон пошёл на запад. Пленные нащупали в полу теплушки слабые доски, оторвали их и на ходу поезда «вывалились» на свободу. Конвой последнего вагона пострелял в сторону беглецов, но эшелон останавливать не стал - этот район был партизанским краем и немцы старались миновать его быстрее. С железнодорожного полотна в лес меня тащили на спине, так как раненая нога совсем была плоха. Скоро беглецы наткнулись на партизан, которые оказали медицинскую помощь.
Воевал в партизанском отряде. Через полгода вернулся в свой полк.

Быстро зажила нога, но более тридцати лет не заживала душевная рана. Григорий Устинович уже летал на боевые задания, уже сбивал фашистские самолёты, а особый отдел и «смерш» («смерть шпионам» -- была при Сталине и такая организация) по ночам терзали его идиотскими вопросами: «Почему сдался в плен? Что делал у немцев?» Войну Григорий окончил со счётом пятнадцать лично сбитых самолётов и один парой – как у Героев Сов. Союза – но высокое почётное звание ему не присваивали. И только в 1978 году «За мужество и отвагу, проявленные в борьбе с фашистскими захватчиками"... Все, кто знал Григория Устиновича, искренне радовались, что давно и неоднократно заслуженная Звезда, наконец, нашла своего Героя.
Вот вам и прообраз того, кто «после первой не закусывает».

Я рад, что лично знал и дважды служил под знамёнами этого легендарного военачальника.