Дальше Выше Быстрее. Черемухин ГА. часть-29

СОЗДАТЕЛИ СЛАВЫ ФИРМЫ «ТУПОЛЕВ»
В 1958 г. я перешагнул в содружество тех, кто стал вторым поколе­нием туполевцев. Деление это условное, всегда остаются «переходные», но здесь я хочу и считаю уместным кратко рассказать о некоторых из тех, кто, по моему опыту, составлял ядро первого поколения туполевцев по­сле «шараги».

С некоторыми из них я уже должен был работать не как сын А. М. Черемухина, а как начальник бригады, отдела, отделения, за­меститель Главного конструктора — Г. А. Черемухин. Каждый из них был личностью весьма крупного масштаба. Конечно, они не были ни Туполе­вым, ни Шуховым, ни Ползуновым, но они дополняли А. Н. Туполева, и с их помощью его КБ достигло таких значительных успехов. Если бы не они, то А. Н. Туполев нашел бы других, близких к ним.
Работал он именно с ними, их выбрал из тех, кого знал и кто согла­сился. Расставил их по способностям и личным качествам, и они свои­ми идеями и трудом решили многие проблемы на пути КБ Туполева к успеху. Это, прежде всего, характеризует самого А. Н. Туполева как организатора. Не понимая инженерной и человеческой сути соратни­ков, нельзя понять самого А. Н. Туполева.
Мои заметки, иногда с негативом, отражают мое понимание жизни и деятельности многих из тех, с кем меня свела работа в авиапромыш­ленности. Я прошу воспринимать мои заметки и как часть подгото­вительного материала для создания о А. Н. Туполеве и его соратниках более полных повествований, отдельных книжек, которых они вполне заслуживают.
Пока я еще продолжал работать над рукописью, А. Л. Пухов позна­комил меня с воспоминаниями Ефима Миндлина «40 лет в КБ Туполе­ва», изданными в Филадельфии (США) в 2008 г. В них тепло сказано о К. В. Минкнере, А. П. Балуеве, Д. И. Эйдельмане и других. Этот опыт заслуживает самого большого одобрения.
Конечно, и к моему глубокому сожалению, не обо всех, кого знал по совместной работе, я смог написать отдельные заметки. Меня оправдывает то, что многие из тех, с кем я работал, упоминаются в тек­сте, там, где я рассказывал о создании того или иного изделия фирмы «Туполев». Надеюсь, что никого не забыл и никого не обидел. Одна­ко, прежде всего, я хочу написать о том, что я не успел сказать в моих прежних статьях и выступлениях об отце и сыне Туполевых.

Отец и сын Туполевы
А. Н. Туполев (1888-1972). Мое знаком­ство с Андреем Николаевичем состоялось летом 1930 г. Слышал я о нем и его достоин­ствах и особенностях характера еще раньше из разговоров отца и его товарищей.
Встречаться с ним по работе я начал с 1942 г. Непосредственно работать под его началом стал с января 1948 г. С этих лет и до его кончины и в процессе написания его биографии, продолжающейся и по сегодняш­ний день [2007 г.], у меня, конечно, сложился свой образ Андрея Николаевича. Естествен­но, что он частично расходится с некоторыми, наиболее распростра­ненными о нем представлениями, многократно опубликованными в печати. Отмечу, что многое из напечатанного содержит случайные факты, ставшие легендой, и не всегда отражающие его суть. Некото­рые авторы (например, Л. Селяков, Д. Гай) публикуют непродуман­ные до конца свои или чужие суждения о поступках А. Н. Туполева, не отражая их истинных причин. Меня не перестает возмущать пере­даваемая поколениями журналистов и «очевидцев» легенда о борьбе А. Н. Туполева, якобы поддержанной министром авиационной про­мышленности СССР П. В. Дементьевым против самолетов В. М. Мя- сищева. Об этом писал Ю. А. Остапенко в книге «Товарищ министр» (М., 2006), ссылаясь на какие-то вновь открытые материалы, которые он так и не привел, а также информацию от Елены Александровны, жены Мясищева, урожденной Спендиаровой.
Должен заметить, что В. М. Мясищев с его идеологией, что кон­структор должен спроектировать самолет на высшем на сегодняшний день уровне технических знаний, а изготовление самолета — дело Ми­нистерства и его заводов, сам себе «копал яму». Мое глубокое убеж­дение состоит в том, что серийный самолет надо спроектировать с вы­сокой инженерной мыслью, реализовать его в металле на технологиях серийного завода или вместе с новой конструкцией предложить от­работанную технологию для ее реализации, как всегда делал А. Н. Ту­полев. Проекты В. М. Мясищева требовали применения на серийных заводах еще не отработанных новых технологий. П. В. Дементьев на первых ролях в авиапроме был 36 лет, давая путевку в жизнь само­летам Туполева, Ильюшина, Микояна и других, и параллельно с этим, вполне вовремя переставая делать самолеты Мясищева.
Скажу несколько слов о внешнем облике А. Н. Туполева. Многие, вспоминая Андрея Николаевича, пишут, например, о его пренебреже­нии к тому, как он был одет. Рассказывают, что кто-то из военных, при­шедших на завод, однажды принял его за рабочего.
У меня мало опыта наблюдений за одеждой Андрея Николаевича до 1941 г., но, конечно, я видел фотографии заседаний коллегии ЦАГИ и встреч с руководителями армии, воздушного флота, промышленно­сти, на которых он был одет в толстовку. В сугубо демократической обстановке, например, в кабинете Б. М. Кондорского, в котором совер­шалось таинство творчества, Андрей Николаевич одевался в свою лю­бимую, свободную толстовку.
Мой опыт подсказывает мне, что А. Н. Туполев никогда и ничего не делал небрежно. Полагаю, что в период, когда Андрей Николаевич,
«не снимая» носил толстовку и ходил в «мятых» брюках, был периодом его чрезвычайной активности: осмотра изнутри и снаружи строящихся самолетов, осмотра сооружаемых зданий ЦАГИ. Для этого ему нужна была одежда, не связывавшая движений, легко поддающаяся стирке от пыли, масла, стружки, неизбежно остающихся на одежде после осмо­тров. Так как эти занятия занимали большую часть его рабочего време­ни, он не считал рациональным по много раз в день переодеваться.
Я помню, что Андрей Николаевич отличался от некоторых «боль­ших» руководителей, имевших «брюшко» и носивших галстук и брю­ки, пояс которых находился на месте, которое принято называть тали­ей. Вне зависимости от того, что на нем было надето (блуза, пиджак или генеральский мундир), брюки Туполева никогда не висели «под брюшком». Это создавало вид собранности, подтянутости и готовно­сти к работе.
Однажды его внешний вид в генеральском мундире вызвал курьез­ную ситуацию. В 1945 г. отопление наших зданий переводили на цен­трализованное от ТЭС. Трубы во дворе завода прокладывали военно­пленные немцы. По свойственной им дисциплине при виде генерала они все дружно отдали ему честь. Я был свидетелем, как Андрей Ни­колаевич начал им отвечать, но, быстро спохватившись, руку опустил и тут же «разрядился» на одном из попавшихся ему начальников на­ших строителей. Чем дальше, тем реже Андрей Николаевич надевал свою генеральскую форму.
Однако хватит об этом. Пора сказать о заслугах Андрея Николае­вича, его вкладе в развитие отечественной авиационной промышлен­ности.
Бесспорно, А. Н. Туполев — конструктор, но существенно, может быть даже принципиально, отличавшийся от других главных (Гене­ральных) авиационных конструкторов.
Кто из них, кроме Туполева, потратил столько сил и энергии на раз­работку общей концепции конструкции самолета — свободно несущего цельнометаллического моноплана? Наверное, еще только Юнкере.
Кто из конструкторов, кроме Туполева, начал с создания научной базы? Мне известны только Лилиенталь и братья Райт.
Кто, кроме Туполева, так настойчиво и последовательно внедрял металл (аэросани, глиссеры, самолет)? Я не знаю.
Все конструкторы хотели и хотят, чтобы их самолеты делались се­рийно и массово. Но мало, кто из них способствовал созданию могу­щих это сделать авиационных заводов. Только те, кто работал в усло­виях капитализма, создавая свою фирму (Фарман, Боинг, Дуглас, Сикорский...).
Конструкция самолетов Андрея Николаевича всегда заставляла в производство самолетов, двигателей, оборудования внедрять такой объем новых технологий, который обеспечивал их прогресс без срыва производственных планов. Свое умение организовывать деятельность промышленности страны Туполев блестяще доказал при внедрении са­молета Ту-4.
На превышение компетентности мышления Андрея Николаевича как организатора над конструкторским в 1936 г. обратил внимание ге­ниальный организатор промышленности Григорий Константинович Орджоникидзе и предложил ему возглавлять техническое руковод­ство авиапромышленностью. В книге о Туполеве приведены воспоми­нания Андрея Николаевича, согласно которым он только с третьего предложения и слов: «Если ты не хочешь нам помочь...», дал согласие [в январе 1936 г.] занять пост главного инженера Главного управления авиационной промышленности (ГУАП) Наркомата тяжелой промыш­ленности СССР (НКТП). Эффективность деятельности А. Н. Тупо­лева на этом посту превзошла ожидания Орджоникидзе. Наука и про­изводство авиационной промышленности во многом обязаны Андрею Николаевичу Туполеву в развитии их материальной базы, внедрении новых технологий.
В один из своих приездов на дачу к А. М. Черемухину Андрей Николаевич рассказал о его участии в судьбе известного всему миру марша «Все выше и выше». «Высокие» деятели политики и культу­ры СССР запретили публичное исполнение этого марша, обозвав его «буржуазной шансонеткой». Туполев, привлекая Баранова и Алксниса, сумел доказать соответствие марша эпохе быстрого развития авиа­ции, сделав марш ее гимном.
По моему мнению, сказанное мною вместе со всей литературой о его жизни, дает право утверждать, что компетентность Андрея Нико­лаевича превышала уровень компетентности главного (Генерального) конструктора самолетов.
Продолжающиеся сталинские репрессии после самоубийства Г. К. Орджоникидзе второй волной докатились и до авиационной про­мышленности: в октябре 1937 г. Андрей Николаевич был арестован. Как я думаю, параноидальная «воспитательная» репрессия имела це­лью устранение беспартийного Туполева от технического руководства авиапромышленностью для возврата его психологии на уровень глав­ного конструктора.
Однако руководство страны, видимо, понимало, что он был ну­жен, и его не уничтожили, как Н. М. Харламова (начальник ЦАГИ), А. А. Осипова (директор завода) и других директоров, а вернули к кон­структорской деятельности. Мои наблюдения говорят, что он это по­нял и нужные ему государственные дела решал, оставаясь главным (Генеральным) конструктором. Он звонил по телефону или очно раз­говаривал с министрами, маршалами на равных, и они позволяли ему обвинять их в том, что они ему, Туполеву, мешают делать дело. Разве это не свидетельствует о признании его высочайшей компетенции?
В 1973 г. на заседании советской комиссии по расследованию ка­тастрофы самолета Ту-144, я слышал, как председательствующий Лео­нид Васильевич Смирнов (по-моему, тогда уже зампред Совета Ми­нистров) сделал сильно опоздавшему Алексею Андреевичу Туполеву выговор и сказал:
— Твой отец открывал ногой дверь на заседание Совета Министров и сердито спрашивал: «Почему вы обсуждаете мой вопрос без меня?»
Мне известно от сотрудников аппарата ЦК КПСС, что руковод­ство ЦК КПСС и в Совете Министров прислушивалось к мнению Туполева как к человеку с государственным мышлением, могущему подсказать правильную политику развития промышленности. Од­нако продолжали его «придерживать», все время уравнивая с Сер­геем Владимировичем Ильюшиным. Число международных наград и званий Туполева не требует подробных объяснений, относящихся к уровню глобального значения его деятельности для мировой авиа­ции. А у нас оба они трижды Герои Социалистического Труда, лауреа­ты Ленинской премии, генерал-полковники, академики... И все это делалось с санкции (рекомендации) ЦК КПСС. Для некоторых лиц Академии наук СССР разрешалось увеличивать свой состав, и реко­мендовалось на это место избрать, как говорили в народе, «профсо­юзного академика».
Андрей Николаевич был учеником ученого-инженера Николая Егоровича Жуковского и принял от него идею тесного сотрудничества науки и практики. А. Н. Туполев доверял и опирался на науку, всегда стремился узнать и понять ее достижения. Его энергией, трудом, под­держкой еще в МВТУ, потом в период становления ЦАГИ, создавалась экспериментальная база всех отраслей авиационной науки. На посту Главного инженера ГУАП он обеспечил разворот работ по строитель­ству нового ЦАГИ в городе Жуковский. И после ареста и освобожде­ния он всю жизнь помогал развитию экспериментальной базы и самой авиационной науки, что всегда отмечалось во всех статьях всех авто­ров, писавших об Андрее Николаевиче Туполеве.
По словам самого Туполева, высокие звания помогали ему в рабо­те, и он умел это использовать.
А.    Н. Туполев — великий человек, заслуживающий еще больших наград и материального обеспечения, чем он имел. Меня и многих дру­гих часто спрашивали: «А правда ли, что у А. Н. Туполева открытый счет в банке?». Я знал, что это неправда, но считаю, что он вполне за­служил этот «коммунизм».
Известно, что с чужим начальником легче работать, чем со своим. Мне ни с кем не было так легко и четко работать, как с Андреем Ни­колаевичем. Я десять лет приходил к нему в кабинет почти «на пра­вах первых лиц». Я говорил Вере Петровне Крашенинниковой — его секретарю (лучшему из известных мне), что мне надо к Андрею Ни­колаевичу, и, как только он находил время, меня приглашали (редко проходило более двух дней и всегда без напоминания с моей стороны). Он никогда не говорил мне с раздражением или нетерпением:
 Ну, что пришел, что там еще у тебя?
Так как я обычно приходил к нему вечером, он уже устало, кивнув головой на мое приветствие, говорил:
 Ну, показывай, что у тебя там получается.
Он всегда все слушал, перебивая только, если что не понял. Когда мне казалось, что ему уже трудно слушать, я останавливался, он под­нимал голову, говорил:
 Ты говори, говори, что хотел, что мне нужно, я сам отберу.
Иногда такие беседы бывали поздно вечером в кабинете Б. М. Кондорского.
После моего доклада (я всегда их делал стоя) он подводил итог: вести или не вести дальше работу и в каком направлении. Но чаще, почесав карандашом затылок или почистив ногти ножичком, гово­рил:
 Ну, хорошо, продолжай дальше.
Это означало, что он еще не «переварил» и должен подумать. Ан­дрей Николаевич на моей практике не принимал скоропалительных, не пережитых им решений.
У меня мало информации, чтобы оценить уровень отношений Ан­дрея Николаевича к моей личной жизни и к тому, что я делал на рабо­те. Когда он узнал, что я женился, то в первое же воскресенье со всей семьей приехал из поселка Ильинка, где они еще жили, к нам на дачу в Отдых (поселок Кратово) на «Виллисе», чтобы посмотреть на мою жену и поздравить нас.
Андрей Николаевич умел быть исключительно чутким. Мы с Б. М. Кондорским часто ездили к нему в академический санаторий «Узкое» и на дачу Туполевых на Николиной горе.
Однажды, когда мы ехали по Кутузовскому проспекту, передо мной на желтый свет резко затормозил грузовик, а я, попав на небольшой кусок, покрытый льдом, не смог ни затормозить, ни увернуться. Раз­бил правую фару и немного помял крыло, но обидно было «до слез». Андрей Николаевич, конечно, заметил «разрушения» и мою грустную интонацию. Когда закончили деловые обсуждения, он сказал: «Слу­шай, поехали к Чуковскому».
Попасть к кумиру детства было подарком, затмившим большую часть грусти. И сейчас передо мной стоят эти два разных больших че­ловека, находящих так много тем для разговора за чаем. В ушах продол­жает стоять легендарный заливистый громкий смех Андрея Николае­вича и с искренними детскими интонациями смех Корнея Ивановича, этого «мойдодыра» нашего детства. Обратно я ехал, невольно улыбаясь.
Я не буду пересказывать чужие байки об Андрее Николаевиче, рас­скажу только об одной, свидетелем которой я был. Туполев приезжал на завод часто раньше всех других начальников. Как-то он рано утром шел по бывшей территории гаража «Внешторга» (территория Б). Там тишина. Он кому-то говорит:
 Позови Шумилова.
 Шумилова нет.
 Позови Морозова.
 Тоже нет.
 Ну, того, кто есть.
Прибегает А. М. Штулифкер и быстро отвечает на вопросы Туполе­ва. Андрей Николаевич ушел. Прибежал Шумилов:
 Ну, что?
 Остался довольным, — бодро отвечает Штулифкер.
В этот день с самого утра Андрей Николаевич позвал меня. Когда я докладывал, он вызвал Веру Петровну:
 Позови Шумилова.
Через некоторое время вбегает Шумилов с вопросом на лице.
 Что там за му... у тебя в гараже? — встречает его Туполев и начи­нает при мне его распекать. Я попытался уйти.
 Подожди, — с раздражением бросил Андрей Николаевич и про­должал распекать Шумилова.
Все на заводе хорошо знали легендарную способность Андрея Ни­колаевича Туполева грозно ругать подчиненных. Известно множество рассказов о том, «как меня ругал «дед»!», с улыбкой и гордостью пове­данных самими виновниками. В конце он очень часто говорил: «Пиши заявление об увольнении». Потом сам заявление рвал. Иногда, когда «дед» ругал за дело того, кого уважал, у него в глазах играла веселая искорка. Он не ругал тех, кто ничего не делал, и дураков — всех их он просто выгонял из кабинета или, оставляя без внимания, уходил и больше «не замечал».
Большинство сотрудников, имевших дело с рассерженным А. Н. Ту­полевым, были уверены, что «дед» зря не ругает. Ну, а если случалось, что «виновник» не виноват, он говорил после разбирательства: «Ладно, зачтется на будущее». «Пострадавших» не обижали ни форма, ни ин­тонации, ни слова, а... таково было к нему уважение, что само собой разумелось его право «судить».
Когда я перешел в отдел «К» к Алексею Андреевичу, Андрей Нико­лаевич мне сказал: «Ты больше ко мне без Алексея не приходи». Метод и характер работы с Андреем Николаевичем резко для меня изменился в непривычную сторону. Я обычно стал приходить к нему с группой (В. И. Близнюк, А. Л. Пухов и др.). Возглавлял нас Алексей Андреевич. Тот, кому Алексей Андреевич поручил или, чаще, он сам быстро докла­дывал то, зачем пришли. После этого Алексей Андреевич произносил резюме того, что мы предлагали делать. Андрей Николаевич, почесы­вая затылок, молчал. Тогда произносилось:
 Андрей Николаевич устал, надо заканчивать.
 Ты согласен делать так? — обращался к нему Алексей Анд­реевич.
 Ну, ладно, делайте, — с грустными глазами произносил Андрей Николаевич. И мы быстро ретировались из кабинета, квартиры или дачи. Реже он открывал дискуссию словами: «А вы уверены, что это так?»
Заканчивалась, подгоняемая Алексеем Андреевичем, дискуссия словами Андрея Николаевича: «Ну, ладно, посмотрите еще». Такое взаимодействие означало, что мы получили от него полезный совет и положительное решение.
Андрей Николаевич и Алексей Андреевич по-разному относились к ученым и «учености». Для Андрея Николаевича важнейшим факто­ром было самому понять, т. е. представить физическую схему явления.
Если кто-то из ученых говорил ему, например:
 Здесь вектор приобретает такое-то значение и потому...
Андрей Николаевич тут же прерывал его и говорил:
 Засунь свой вектор себе в жо... и расскажи, что там происходит.
Ученых такая манера обращения приводила в замешательство.
Ученый, не считавший необходимым давать объяснение особенности какой-либо темы (вектора, интеграла, ряда и т. п.) по-простому (как говорится, «на пальцах»), в ответ начинал что-то мямлить...
Тогда Андрей Николаевич обращался к его начальнику (руково­дителю):
 А ты что скажешь?
Если тот также мямлил, ссылаясь на математическую особенность, то Туполев говорил:
 Ни хрена вы не поняли. Откладываем обсуждение. Когда пой­мете, соберемся.
Он был твердо убежден, что если человек понимает явление, то он может объяснить его «на пальцах» любому, находящемуся на «уровне» знаний ниже его, и чем глубже понимает, тем больше этих «уровней» вниз можно преодолеть.
Позволю себе привести пример из своей жизни. На одном из се­минаров по аэродинамике в цаговском доме отдыха «Володарка» по­сле доклада ученого ЦАГИ Арона Семеновича Гиневского о поведении концевых вихрей на взлете самолета, я подошел к нему, живо беседую­щему со своей сотрудницей. Он обернулся, прервав беседу, в мою сто­рону, и я позволил себе спросить его:
 Почему вихри над взлетно-посадочной полосой расходятся?
Гиневский стал что-то рисовать, и не успел он открыть рот, как его
собеседница с презрительной гримасой и тоном бросила:
 Элементарно! Из-за взаимодействия с зеркальными вихрями.
Я что-то буркнул и отошел, так как у меня появилось желание по­ступить «по-туполевски». Но, во-первых, я не Туполев, и, во-вторых, передо мной дама, для которой алгоритмический прием (зеркальные от­носительно земли вихри с концевыми вихрями крыла), позволяющий при решении задачи обеспечивать отсутствие вертикальных течений на уровне земли, создавая свою «математическую» землю, был гораздо важнее физической сути явления. Дав себе труд немного подумать, я по­нял, что торможение вертикального потока к земле, создаваемого вихря­ми крыла, образует зону повышенного давления, которое их разводит.
С аэродинамиками ЦАГИ у Андрея Николаевича были разные отношения. Например, с Сергеем Алексеевичем Христиановичем, не­смотря на большое взаимное уважение, он с трудом находил «общий язык», а, скажем, с Владимиром Васильевичем Струминским или Яко­вом Моисеевичем Серебрийским находил мгновенно. Туполев очень уважал В. В. Струминского и Я. М. Серебрийского за их умение объ­яснять ему то, что они поняли и предлагают. Он им верил, особенно Струминскому. Это и привело к тому, что были сделаны два уникаль­ных в мире Ту — Ту-128 и Ту-22 с 55° стреловидными крыльями. Про­шу прощения, еще были истребители С. А. Лавочкина и А. И. Микояна.
В.    В. Струминский придумал действительно гениальное объяснение действия скользящего (стреловидного) крыла и сделал его «панацеей» выхода на сверхзвуковые скорости. А. И. Микоян одним из первых «опомнился» и перешел к крылу малого удлинения.
Во второй половине 1960-х гг. здоровье Андрея Николаевича уже не позволяло ему работать с привычной для него самого и для всех энергией. Как следствие, возникла реакция коллектива КБ и завода с обсуждением кандидатур преемников. Для большинства конструк­торов, вне пределов отделения «К», которым руководил А. А. Туполев, естественной являлась кандидатура Сергея Михайловича Егера, хоро­шо знавшего заказчиков. Однако вызывала сомнения его малая связь с серийным производством. Обсуждались и многие другие кандида­туры, и, пожалуй, чаще всего Дмитрия Сергеевича Маркова, хорошо знавшего и заказчиков, и серийное производство.
Безусловно, вторым кандидатом был А. А. Туполев, поскольку все видели непрерывные усилия и действия Андрея Николаевича, направ­ленные на то, чтобы его преемником стал Алексей Андреевич, хотя он очень уважал и Сергея Михайловича, и Дмитрия Сергеевича. Как организатор и технический руководитель А. А. Туполев к семидеся­тым годам, создав беспилотную технику и самолет Ту-144, поднялся до уровня Генерального конструктора.
Отношения между основными кандидатами, Алексеем Андрее­вичем и Сергеем Михайловичем Егером, нельзя было назвать дру­жественными, и, я думаю, они давно уже понимали, что вместе долго не проработают. Каждый готовил себе отступные позиции в вузах: Алексей Андреевич выбрал более легкий вариант — в Московском авиационно-технологическом институте (МАТИ), Сергей Михайло­вич — более трудный, в Московском авиационном институте (МАИ).
После кончины Андрея Николаевича в декабре 1972 г. благодаря активной поддержке со стороны министра авиационной промышлен­ности Петра Васильевича Дементьева и члена Президиума ЦК КПСС
Дмитрия Федоровича Устинова Алексей Андреевич в начале 1973 г. стал преемником своего отца. Имело силу и то, что это назначение соз­давало еще один прецедент права рекомендации своих родственников на номенклатурные посты со всем их обеспечением.

 

А. А. Туполев (1925—2001).

После на­значения А. А. Туполева ответственным ру­ководителем и Генеральным конструктором, команда старшего Туполева, очень осторожно воспринимавшая методы работы молодого начальника, начала распадаться. В КБ имени А. Н. Туполева фактически произошла смена поколений, в том числе за счет руководите­лей из команды Алексея Андреевича, вырос­ших вместе с ним при создании беспилотной техники и самолета Ту-144.
Почти двадцать лет работы А. А. Туполева ответственным руково­дителем, Генеральным конструктором его действия и поступки многие работники КБ, заводов, министерства, ЦАГИ, самых разных уровней продолжали сравнивать с тем, что бы, по их мнению, сделал бы Андрей Николаевич. СМИ бессовестно дошли до высказываний типа: «при­рода отдыхает на сыновьях». Может быть, поэтому Алексей Андрее­вич очень не любил, когда на совещаниях кто-нибудь ссылался на вы­сказывания, действия отца или предполагал, как бы поступил Андрей Николаевич. Бессовестно это потому, что если бы все сыновья были бы мельче своих отцов, то человек вернулся бы к обезьяне.
И еще потому, что кто из генеральных конструкторов органи­зовал работы и создал такое совершенное техническое сооружение как Ту-160? Никто. А кто сказал ему «спасибо»? Я не говорю уже о Ту-204 и Ту-334. Все это становилось для него морально-психо­логическими трудностями, усиливая его недоверие к людям. Наверное, это недоверие было рождено у него в наиболее восприимчивые отроческие и юношеские годы, как следствие пережитого, когда многие, называвшие себя «друзьями», отвернулись от него и сестры после ареста отца и матери.
Еще в начале моей работы под его руководством, зная мою доверчи­вость и постоянное желание изложить подчиненным свои мысли, он меня учил: «Подчиненные не должны понимать своего руководителя. Если они понимают — то подведут. Если не понимают, то подвести трудно».
Я не стал у него выспрашивать разъяснения, но понял его позицию так: если я ошибусь, то кто-нибудь из подчиненных может мою ошиб­ку использовать в своих корыстных целях.
Во времена, когда Алексей Андреевич осуществлял свой подъем по научной лестнице, весь процесс обюрокрачивался, обрастал необхо­димостью выполнения различных формальных, требующих большого времени действий. Он отнимал физические и моральные силы, застав­лял волноваться гораздо больше, чем это было во времена наших отцов (соратников А. Н. Туполева). Они получали научные степени за факти­чески выполненную работу без какой-либо защиты и затраты времени на специальный для этого труд.
Естественно, что Алексей Андреевич очень волновался, когда Высшая аттестационная комиссия (ВАК) рассматривала весь объем «бюрократии», документации, свидетельствующей о научных заслу­гах соискателя, чтобы рекомендовать Министерству высшего образо­вания присвоить ему степень доктора технических наук без защиты диссертации. Когда шло заседание ВАК, сам Алексей Андреевич сидел в машине на Рождественке7, а меня послал под дверь, где шло заседа­ние — «подслушивать, что и как». И я был первым, кто сообщил ему о единогласном поддержании (фактически присуждении) ему степени доктора технических наук.
Позднее я объездил Москву, был в Ленинграде, Новосибирске, Киеве, собирая положительные отзывы на избрание его членом- корреспондентом АН СССР. Для обеспечения твердой уверенности на пути в академики он активно работал по тематике своей академи­ческой секции: делал доклады, писал статьи по проблемам автоматики в машиностроении. Это служило подтверждением его причастности к ученому миру.
Высказывания ученых его «завораживали». Критиковал он их за­очно. Однако слушал и реализовывал советы ученых, как и рекоменда­ции смежных служб.
В своих научных работах, лекциях, докладах Алексей Андреевич говорил о необходимости комплексного проектирования самолетов. Той же позиции придерживался и Андрей Николаевич, который, на­пример, обсуждая вопрос, прямо относящийся к аэродинамике, при­глашал своих соратников из разных отделов, ожидая от них замечаний о возможных для них трудностях, связанных с предложениями аэро­динамиков.
Однако какие-то внутренние силы заставляли Алексея Андрееви­ча нарушать принцип комплексности. Он, например, старался отдать проектирование основных самолетных систем и ответственность за их работу другим организациям — разработчикам. Это часто приводило
к несогласованности, увеличению веса, задержкам в поставке и т. д. Он также, в отличие от Андрея Николаевича, не проводил комплексного обсуждения проблем, а обсуждал один вопрос, останавливая тех, кто начинал говорить о трудностях в смежных вопросах. Больше всех до­ставалось Глебу Васильевичу Махоткину и Вячеславу Васильевичу Сулименкову:
— Опять ты лезешь со своими изобретениями. Вон Черемухин си­дит, молчит, уйдет и будет действовать по-своему.
Алексей Андреевич прекрасно знал и понимал членов своей команды, благодаря которой, и, безусловно, под его руководством, была создана беспилотная техника и семь современных для своего времени самолетов семейства Ту: военные, составляющие существенную часть российских авиационных стратегических сил (ракетоносцы Ту-160, Ту-22 М3 и бомбардировщик Ту-95 МС), летающая лаборатория, ис­пользующая криогенное топливо (Ту-155) и пассажирские (сверхзву­ковой Ту-144 и магистральные Ту-154 М и Ту-204), но все же такого глубокого взаимопонимания и доверия к членам своей команды, как у Андрея Николаевича, у него не было.
Нас, членов его команды, стремление понять Алексея Андреевича и желание действовать в едином строю сближали в нашей работе «го­ризонтальные связи». Мне даже кажется, что наша команда действова­ла дружнее и эффективнее, чем команда старшего Туполева, во всяком случае, когда я ее наблюдал. Возможно, таким сложилось мое мнение потому, что я сам был членом команды Алексея Андреевича. По всей совокупности своего характера он умел направлять нас по «одному вектору». В этом я вижу его заслугу как организатора деятельности внутренней и внешней команд по созданию того или иного самолета возможно ближе к сроку. Он всегда боролся за выполнение принятых сроков и протестовал против необоснованно скрупулезных попыток что-то еще посмотреть, что-то поэкспериментировать, что-то досчи­тать, образно комментируя это словами: «Сколько не тряси, а послед­няя капля все равно в штанах будет!»
Как организатор работы и технический руководитель Алексей Андреевич сумел обеспечить создание беспилотной техники (напри­мер, Ту-143), но и гражданских (часть из которых до сих пор летает по российским и международным трассам), и военных самолетов (за­щищающих небо России). Эти результаты труда полностью оправдали назначение А. А. Туполева ответственным руководителем и Генераль­ным конструктором. Однако, несмотря на эти очевидные заслуги перед Отечеством, он не сумел из-за своего недоверчивого характера стать настоящим «отцом» коллектива.
В период «перестройки» конфронтацию А. А. Туполева с Советом трудового коллектива (СТК) можно объяснить его недоверием к чле­нам СТК и нежеланием до конца делиться с ним своими соображения­ми. Он не без основания считал, что СТК еще ничего не сумел сделать полезного, только мечтал об этом, но не знал, что и как делать, и мешал ему — Туполеву.
Алексей Андреевич глубоко и тщательно анализировал возможные рациональные пути развития КБ при переходе к рыночным отношени­ям. Он понял опасность одномоментной ломки существовавшей систе­мы работы в авиационной промышленности, переходу к акционерному обществу до образования фирмы, объединяющей КБ с серийным про­изводством в единый комплекс (от поиска типа до продажи готовых самолетов). Сейчас, кажется, многие поняли, что он был прав, но тогда «радикальные элементы», а за ними члены трудового коллектива за­хотели быстрее стать акционерами-капиталистами: «не упустить бы свое...»
К сожалению, Алексей Андреевич при всей крупности своей лич­ности не сумел найти правильной тактики преодоления этих противо­речий. Поэтому он, несмотря на судебные решения о восстановлении его в должности Генерального конструктора — начальника АНТК, был оставлен только в должности Генерального конструктора, отстранен от руководства коллективом и практически полностью от работы в КБ (кроме Ту-156 и СПС—II).
В результате без государственной финансовой поддержки и во многом из-за отсутствия «туполевского авторитета» на много лет затянулись изготовление и сертификация Ту-204 и его модификаций. Еще больше это относится к Ту-334.
Все сказанное стало причиной глубокой личной трагедии Алексея Андреевича Туполева, сломившей его здоровье, а 12 мая 2001 г. и его жизнь.